senat_perm

Действие в каждой новелле Ильи Полубояринова (Словакия) происходит в один и тот же день 22 февраля 2029 года.
Сборник новелл, который сам автор называет романом, создан в популярном сегодня жанре антиутопии. Незадолго до начала сюжетов происходит некий социальный катаклизм. Люди выживают как могут. Новеллы, соответственно, называются "За хлебом", "За мясом", "За спичками", За лекарством" и др.
Все герои знакомы друг с другом и встречаются в последнем рассказе.
Для нас интересно, что события в книге бывшего пермяка происходят в Перми и Пермском крае. С разрешения автора публикуем миниатюру "За хлебом".
Новеллу "За мясом" можно прочесть двумя постами ранее.
Книга выйдет в Москве, возможно, в этом году.


ЗА ХЛЕБОМ


Интернет с утра мелькнул и пропал. Сети где-то порвались.
Аня вздохнула, глянула на бумажный календарь: 22 февраля 2029 года. Завтра праздник, надо что-то готовить. Два из трех магазинов на Комплексе закрыты, как и торговый центр в Камской долине, превращённый в армейские склады. В оставшемся магазинчике забытая продавщица стережёт башенки из консервов.
Сама Аня могла бы съесть кашу из пакета, слава богу, есть запасы. Но Андрюша не может без хлеба. К тому же, это его праздник. Надо ехать. Хорошо, что в баке есть бензин: неизвестно, работают ли заправки.

Покружив по пустынным улицам, вымершим от стужи и ветра, она видит, наконец, много припаркованных по сторонам дороги машин в Мотовилихе.
Вперемежку стоят древние жигули, маленькие Kia и чёрные, седые от грязи Крузаки с Туарегами. Верная примета, что где-то рядом торгующий магазин. И действительно, за автомобилями шевелилась большая чёрная гусеница на грязном снегу. Очередь. Аня паркуется, выходит, пристраивается в конец хвоста, если у гусениц бывает хвост. Крайняя.
Ждёт, пока не встанут за ней, идёт на разведку. Продают крупу, хлеб, висит объявление: "один пакет в один день в одни руки". Разумеется. Сегодня  не бывает иначе.

Она возвращается и слышит голос:
- Аня, ты здесь, не может быть! Здравствуй!
В пожилой женщине, укутанной в платок, Аня с трудом узнаёт однокурсницу, веселую Маринку, которая когда-то вышла замуж за крупного чиновника администрации и вечно пропадала на отдыхе за границей. Переговорили. Маринка рассказывает, что очередной пермский мэр на днях увезён неизвестными прямо из здания мэрии, и его кабинет никто не хочет занять. Но сейчас ее, как и всю очередь, беспокоит другое.
Ходят слухи, что кроме пакетов с крупой по одному килограмму, на складе есть и по два, и даже по пять, и что когда закончатся маленькие порции, будут давать большие. Люди волнуются. Никто не знает запасов магазина. Несколько солдат стоят у дверей и не отвечают на вопросы. Если пропустить очередь на килограмм, чтобы подождать пять, можно остаться вообще без всего.
Старик в казацкой папахе грозит расстрелять всех буржуев и вспоминает карточки. Каждому - поровну, по справедливости! - кричит дед. Его папаха смешно трясется в такт каждому слову.
Получив кило крупы, счастливчики уходят со смутным чувством неудачи.
Ане везёт: десяток людей впереди, как и она сама, получают пакеты побольше. Два килограмма крупы!

Под вечер, загрузив продукты, Аня ведет машину домой.
На повороте у Соснового бора машину останавливают трое мужчин в тулупах с автоматами в руках. За ними на обочине виднеется разбитый автомобиль.
Один из них подходит, отдает честь наполовину, не дотянувшись рукой до шапки:
- Майор Гребенкин! Командир спецотряда «Леший». Выйдите из машины и покажите документы!
Аня Шорт выходит, протягивает права:
- У меня только что проверяли на блок-посту за мостом. А что случилось?
Мужчина берет документ и делает суровое лицо:
- Не боитесь ездить одна? На дорогах опасно. Казанскую трассу бородатые держат, а под Краснокамском абреки три дома вырезали…
Военный неожиданно ухмыляется. Аня не понимает, говорит он правду или нагнетает.
Автоматчик смотрит в бумагу.
- Гражданка Шорт… Вот что, гражданка. Ваш транспорт необходим для особого отряда российской национальной армии. Оборачивается:
- Федор, забери у дамы ключи!
Ветер доносит до женщины аромат многодневного, настоявшегося перегара.
- Ну как же так, это моя машина! – Аня расстегивает сумочку и торопливо ищет документы на машину.
Мужчина возвращает права и ладонью отстраняет бумаги:
- А вот этого не надо! Будьте сознательны… машина нужна для защиты российского государства. Я выпишу справку. Имущество вернут, когда наведем порядок.
Он достает из кармана блокнот, пишет, вырывает листок, отдает Ане. Другой мужичок, ростом поменьше, забирает ключи от Хонды.
Аня теряется и зачем-то говорит:
- Но у меня в машине крупа…
- Крупа тоже пригодится бойцам. Благодарю. Слава России! – автоматчик снова отдает пол-чести, приподнимая руку к плечу.
Троица садится в машину Ани и уезжает.
Аня повторяет шепотом: России слава....

Женщина подносит к глазам листок и читает: “АВТОМОБИЛЬ №....... РЕКВЕЗИРОВАН. Майор Гре… Греб…» далее неразборчиво. Гребаный майор.

Порыв ветра со снегом вырывает из рук листочек, легко подбрасывает вверх, снова подхватывает и уносит далеко в сугробы под сосны пермского леса.

Действие в каждой новелле Ильи Полубояринова (Словакия) происходит в один и тот же день 22 февраля 2029 года.
Сборник рассказов или роман, как называет это автор, создан в популярном жанре антиутопии.
Новеллы называются "За хлебом", "За мясом", "За спичками", За патронами", "За презервативами" и др. Герои разных новелл знакомы друг с другом и встречаются в последнем рассказе.
Для нас интересно, что все события в книге бывшего пермяка происходят в Перми и Пермском крае. С разрешения автора публикуем две новеллы: "За мясом" (в Зюкайку) и "За хлебом" (в Мотовилиху).


ЗА МЯСОМ (18+)

"Я солдат /И у меня нет башки/ Мне отбили ее сапогами..."

Я не включаю магнитолу в машине, но Юрасика не выключить. Крутишь руль, а в ушах всегда песни начала века, рассказы о второй Чеченской и прочее бла-бла-бла. Знакомый с детства речитатив на фоне серого опущенного пермского неба, крадущихся по сторонам деревьев и вялого мелкого снега.
- Вы слышите иногда чужие голоса в голове? — спросил меня когда-то психиатр.
- Постоянно, — ответил я, - чужие голоса поют пошлые песни, врут новости и рассказывают небылицы. Это бабушкино радио в соседней комнате.

Теперь у меня Юрасик вместо музыкального ящика, всю дорогу, до самой Зюкайки.
Друзей детства не выбирают. Когда-то они просто живут рядом. Потом, лет через двадцать, они сами являются с неожиданным предложением сгонять в деревню и привезти мяса к празднику.
- Убьем двух зайцев, - предложил он, - ведь два раза отмечать: 23-е и 8-е. Машина твоя, бензин мой. Свояк в Зюкайке корову продаст. Приглашал.
До сих не понимаю, зачем согласился. Да, в Перми нынче овощная диета, не то что мяса, крупу не купишь, но двинуть в такое время по трассе — все равно, что сыграть в отечественную рулетку с пулей в нагане. И какие к черту праздники: февраль-март. Просто день мальчика и день девочки. Я не отмечаю. По-моему, глупо поздравлять человека с тем, что родился с хуем или без него.
Однако мясо не помешает, тем более голодной зимой 2029 года.

Я слегка притормозил. По левой стороне дороги лежала в снегу на боку распотрошенная фура "Volvo". Рядом с ней уткнулась в кювет подбитая обгорелая БМП. Днище ее было искорёжено фугасом, скорее всего, противотанковой миной.
Громкая прошлогодняя история о нападении на гуманитарный конвой. Одна машина все-таки ушла из-под огня, а эти полегли вместе с охраной. На крыше фуры кто-то вывел прямо по грязи большими буквами SOS.
Юрасик оборвал песню.
- Слушай, а как ты думаешь, ребята в бумере все сгорели? — тихо спросил он, кивнув на разбитую бронемашину.
- Не помню, хотя читал об этом. Наверно, все. Вон как броню разнесло.
- Да... Гляди, что написали — СОС! Сос —отсос, блядь! — выругался Юрасик, — если зовёшь на помощь, кричи МЭЙДЭЙ! Mayday! Голосовое международное сообщение о проблемах. А SOS — это морзянка, антиквариат времён Титаника.
- Умный ты, все знаешь, - откликнулся я.
- А то!



( Collapse )

Светило плавало в сиропе благодушных улыбок профессоров, восторженных взглядов студенток и немигающих глаз застывшего навытяжку медперсонала.

Небольшая процессия двигалась по коридору психиатрической клиники. Возглавлял ее приезжий корифей европейского масштаба, академик Б. Гостя сопровождали два пермских профессора и группа студентов мединститута.
Поводя окладистой бородой, академик осматривал новое лечебное заведение. Смотровой кабинет, процедурная, далее шли наблюдательные палаты без дверей, в которых по ночам не выключали свет. Затем начинались палаты алкоголиков.
Собственно ради этих алкоголиков, звезда психиатрии и оказалась в пермской клинике. Академик хотел убедиться в торжестве своего условно-рефлекторного метода лечения алкоголизма, о внедрении которого в Перми ему сообщил бывший ученик, а ныне профессор мединститута Протопопов.
Отделение больницы было своего рода лабораторией для кафедры психиатрии. Подопытные пьяницы и дураки, как ласково санитарки называли психических, содержались в лучших условиях, чем в обычных психушках.
Система работала идеально: медсестры наблюдали за невротиками днём и ночью, вели записи для врачей, а разумные алкоголики помогали им вязать буйных и поддерживать порядок за поблажки с куревом и прогулками.

Академик был в хорошем настроении: он только что провёл сеанс и лекцию в процедурной. Пьяницам ставили уколы апоморфина, потом подносили по рюмочке беленькой. От одного вида и запаха водки в сочетании с лекарством их начинало мутить. Алкоголики по очереди блевали в жестяные тазики, а корифей объяснял студентам алгоритмы процесса.
— Рвотный рефлекс, дорогие мои, великая защитная сила. Нас тошнит от всего безобразного, опасного, ядовитого. Алкоголь ядовит в любой дозе. Но слабый человек обманывает свой организм и приучает его к яду. Больной алкоголизмом теряет рвотный порыв. Только мы с вами можем вернуть защиту и спасти человека, восстановив рефлексы.
Эта речь, к удовольствию академика, была завершена дружным рыганием пьяниц, подтвердившим торжество науки.
Процессия двинулась далее, чтобы осмотреть mentaliter malе, — граждан, потерявших разум в Перми в текущем 1926 году.
Психические отдыхали после обеда: кто-то играл в шахматы, бывший священник обходил и крестил углы, а сбитый лётчик гудел, изображая пропеллер. Некоторые душевнобольные косо поглядывали в сторону белых халатов, не скрывая агрессии и рвотных позывов.

В этот момент в коридоре раздался железный грохот, словно неподалёку рухнула Эйфелева башня. Среди голых стен захохотало металлическое эхо. Колонна рассыпалась: студенты метнулись и прижались к стенке, доктора прикрыли телами академика, и только сам корифей и душевнобольные сохранили спокойствие. Академик повернул бороду. Перед процедурной стоял высокий парень со светлыми волосами.
— Вот, упал, - как бы извинился он, указав на жестяной тазик, прокатившийся по плиткам пола. Его голубые глаза смеялись, глядя на студентов, ироническая улыбка кривила почти мальчишеское лицо.
Ирония, значит, не шизофреник, — отметил про себя академик, — агрессивный. Нагло врет: сам бросил предмет, провоцирует реакцию, издевается. Мизантропия? Вряд ли, скорее невротик.
— Аркаша из четвёртой опять тазиком кидается, — донеслось из комнаты алкоголиков.
— Голиков, вернитесь в палату! — строго сказал профессор Клевезаль, оправившись от непроизвольной реакции на гиперзвук.
Парень исчез в проеме двери с красной четверкой сверху.
— Это наш писатель и журналист, известный пациент, творческий, — смущенно пояснил академику главврач.
— Творчество вижу, а диагноз?
Клевезаль снова смутился.
— Шахсей-Вахсей, — пробормотал он.
Профессор был удручён. Он специально собрал студентов на встречу с великим, а что они запомнят теперь: ужас и шум жестяного тазика?
— Вот что, Евгений Робертович, — нахмурился академик, — давайте-ка отпустим наших юных гиппократов и побеседуем.

Никто не сомневался, что академик Б. был гением. "Полное устройство человеческого мозга знают только Бог и Б.", — как выразился один немецкий профессор. У гения была мечта — собрать большую коллекцию мозгов выдающихся граждан и проверить, чем они отличаются от мыслительных органов обычных трудящихся. Корифей был материалистом: он расчленял мозги, делал тончайшие срезы ткани и исследовал клетки серого вещества в поисках разницы. Его собственный мыслительный орган был завещан в "Пантеон мозга", в институт его имени.
Неудивительно, что творческие люди особенно интересовали академика.

И каков же все-таки диагноз у вашего пациента? - вновь поинтересовался физиолог у главврача наедине в смотровом кабинете.
Евгений Робертович вздохнул и принялся перечислять.
1. Травматический невроз после падения с лошади при взрыве снаряда,
2. Военный синдром навязчивых состояний,
3. Маниакально-депрессивный синдром с попытками суицида: режется бритвой: типичный шахсей-вахсей.
4. Алкоголизм.
Из армии комиссован. Журналист: пишет рассказы и повести. Вот, например. Врач указал на газету. Академик взглянул на рассказ под заголовком "Угловой дом". Пробежал глазами содержание.
Любопытно, — пробормотал он, — что ещё рассказывает?
— Вчера говорил про грибы...
— Про грибы? — оживился физиолог, — изложите!
— Рассказывал, как гулял с товарищем летом за городом, по пермскому лесу. Тут, у нас, знаете, много грибов. В отдельных местах на каждом шагу.
— Ага, ага, помню: вот пермские дремучие леса! - процитировал знаменитый психиатр не менее знаменитого поэта.
— Да, именно так. И шли они с графинчиком уксуса и водочкой. На пути вперёд срезали грибы и заливали в шляпки уксус, а на обратной дороге пили по пятьдесят грамм и закусывали уже маринованными грибочками.
— Замечательно! — воскликнул непримиримый враг алкоголя, — вот что, дорогой Евгений Робертович, давайте-ка его ко мне на гипноз. Полечим вашего пациента от навязчивых состояний.

Клевезаль вспомнил медицинские легенды о том, как Б. рассылал по столице повозки, доставлявшие пьяниц Петербурга к ученому, а после проводил сеансы массового лечения алкоголизма с помощью гипноза. Тогда, благодаря невероятным результатам, гипноз признали официальным методом лечения.
— Хорошо, Владимир Михайлович, немедленно организуем...
Голиков, на гипноз! — через несколько минут донёсся голос медсестры из коридора.

Прошло полтора часа прежде чем из кабинета вышел больной. Клевезаль уже начал беспокоиться, но не решался заглянуть и прервать сеанс. Теперь можно было удовлетворить любопытство.
Великий психиатр Б. был возбуждён и расхаживал по кабинету.
— Как гипноз, Владимир Михайлович, получилось? — осторожно поинтересовался главврач.
— Ни черта, ни хрена не получилось. Не поддался! — радостно возвестило светило.
— Но что же вы тогда делали? — удивился Клевезаль.
— Сказки слушал! — сказал довольный академик, — сказки про военную тайну и Красную армию. Да!
Он махнул рукой и задел стол. Истории болезней рухнули и покрыли пол опавшими листьями.

Главврач психиатрической лечебницы профессионально насторожился. Вид великого человека был непривычен. Обычно спокойный, как гора на горизонте, корифей выглядел странно. Моторика и речь плясали на грани нормы, глаза блуждали.
На шум заглянула медсестра и бросилась поднимать исписанные листы.
— Простите, ради Бога, — академик глянул на пол, — но теперь я все знаю: про меня, про вас, про наше будущее. Знаю Военную тайну! — заговорщицки подмигнул он доктору.

Врач читал в книгах академика о передаче психических микробов, но не верил в теорию до конца. Увиденное поколебало скепсис доктора. А вдруг это правда, и великий человек заразился у него в больнице?
— Давайте выпьем чаю, Владимир Михайлович, — успокоительно сказал врач, — и вы расскажете мне эти сказки. Гость согласился.
Медсестра принесла чай, Клевезаль достал сладости. Утихший было академик глянул на стол и захохотал.
— А ведь вас расстреляют за измену Родине, доктор. У вас есть банка варенья и корзина печенья. Слишком хорошо живете, Евгений Робертович. Вы — плохой мальчик! - сквозь смех и бороду заявил гость.
Врач растерялся. Нездоровая эйфория у собеседника налицо, затем по теории должно наступить суицидальное состояние.
— Не беспокойтесь за меня, коллега, — физиолог заметил испуг доктора, — я в норме, а ваш пациент несомненный талант, я запишу его мозг на очередь в Пантеон.
Нечто похожее на ревность кольнуло изнутри профессора. Его мозгами академик нисколько не интересовался.
— Вот послушайте только! - и корифей поведал ему сказку про двух разных мальчишек, один из которых погиб, защищая землю от буржуев, а другой продал Родину за банку варенья. Он вспомнил ещё несколько историй и подмигнул снова.
— Не пересказывайте никому, пожалуйста. Это я вам разболтал по секрету. Больной отлично пишет в больнице, но это незаконченные вещи. Я дал слово автору. Клянётесь?
— Клянусь! — эхом отозвался профессор, — а как же Военная тайна?
— Ну, вот это самое интересное, это я вывел сам из рассказов пациента... Вам открою тайну, вы же не враг, — хрустя печеньем, засмеялся гений, — к тому же мы с вами в психиатрической больнице, а здесь, как обычно свобода слова. Помните ли, мой дорогой, апорию Зенона про Ахиллеса и черепаху?
Клевезаль напряг память в поисках гимназических сведений.
— Это про то, как герой не догонит черепаху? Да, помню: он бежит в десять раз быстрее черепахи и находится позади неё на расстоянии в тысячу шагов. За то время, что Ахиллес пробежит это расстояние, черепаха проползёт сто шагов. Когда он пробежит сто шагов, черепаха проползёт ещё десять, и так далее до бесконечности. Быстроногий Ахиллес никогда не догонит черепаху. Логика.

— Именно так, не догонит. Так вот, в рассказах нашего пациента герой сражается и всегда гибнет. Потом придёт Красная Армия и будет всем счастье. Рай сейчас расположен не в небе, как было при покойном императоре, а на земле, но далеко в будущем. Пока мы в аду. Мы всегда будем тянуть руки из ада, как на картинах Босха и Брейгеля, а ваш писатель будет шагать впереди, как "Безумная Грета". И когда мы сделаем несколько шагов к раю, рай немножко отодвинется от нас. Его нам не догнать никогда, любезный Евгений Робертович. Это великая тайна, которую я узнал в Перми, благодаря вам.
А насчет больного не гадайте, это не просто болезнь, а философия. Он всегда будет резаться и ждать на помощь армию в белых халатах.

Главврач промолчал.
Звякая ложечками о кружки, больные шли в столовую. Невысокое солнце застыло на излете февральского дня.
— Вот что, любезный доктор, — сказал поднимаясь академик, — скоро у меня поезд, а я все ещё не посмотрел вашу чудесную Пермь. Давайте прокатимся по улицам, покажете мне Каму и вперёд, на вокзал.
Пролетка двинулась по Красноуфимской, свернула на улицу Троцкого, миновала поперечную улицу Зиновьева и выехала на Красный проспект. Мелькали пивные ларьки, реклама Москвошея, вывески нэпманских номеров "Пале Рояль" и "Метрополь".
На ступенях Кафедрального собора, несмотря на морозец, дежурили нищие, на камском льду медитировали рыбаки. В затоне на другом берегу за дымкой просвечивали вмерзшие в лёд пароходы. В небе чертил линию аэроплан, по мосту вдалеке змеился поезд.
— Летом здесь, наверное, хорошо,— произнёс академик.
— Пароходы идут, буксиры. Лес сплавляют. И купаться можно, — подтвердил врач. Знаменитая борода приезжего заиндевела, и корифей в шубе стал похож на доброго Деда Мороза.
Возница дернул поводья, лошадь издала недовольное ржание, и пролетка двинулась дальше.

Академик думал о городе, в котором гудят поезда, летят самолеты, идут корабли, а в психиатрической больнице с пером в руке сидит Мальчиш-Кибальчиш в ожидании близкой беды и далекого счастья.

— Эх, спасибо за приют, за ласку, за чай, дорогой мой Евгений Робертович, — кутаясь в шубу, сказал гость, — хорошая у вас больница образовалась, современная. Вот только прибор Попель-Рейтера для изучения умственного напряжения по методу Креппелина докупите для полной комплектации. Парня этого, журналиста, полечите: микстура Бехтерева, ванны, бром. Он, впрочем, не раз вас еще навестит, немало хорошего напишет. Про мозг не забудьте!
Поезд стоял под парами.
Наконец, паровоз дал долгий прощальный гудок.
— Привет Мальчишу! — весело крикнул академик, подняв ладонь.
Клевезаль вздохнул и помахал в ответ.


***
Психиатрическая клиника на Революции, 56. Перед сносом в 2012 г.
Фото из блога: klyaksina.livejournal.com


Примечания для любителей исторических фактов.
Академик В.М.Бехтерев в 1926 году посетил Пермь для внедрения методов лечения алкоголизма. В 1927 году Бехтерев скоропостижно скончался в Москве при невыясненных обстоятельствах. О его смерти ходило много непотвержденных слухов, говорили, что он был отравлен НКВД из-за диагнозов вождям. Немецкий писатель Лион Фейхтвангер написал по мотивам событий «Рассказ о физиологе докторе Б.».
Аркадий Гайдар в феврале 1926 года лежал в пермской психиатрической клинике, которую посетил академик. Известно, что писателя лечили гипнозом. Встречались ли они с Бехтеревым – неизвестно.
Писатель по собственным воспоминаниям лежал в психиатрических больницах 8-10 раз. В 1932 году в Хабаровской больнице, где Гайдар оказался в отделении для буйных,была закончена повесть о Мальчише-Кибальчише.
Клевезаль, Евгений Робертович (1861 — 1942) — доктор медицинских наук, психиатр, профессор. С 1925 по 1931 год главный врач Пермской психиатрической больницы, друг и коллега академика В.М. Бехтерева. За время пребывания в Перми опубликовал ряд работ по вопросам строительства психиатрических учреждений. В 1931 году организовал новую клинику в Троицком районе Челябинской области. Во время войны в 1941 г. по ложному доносу был арестован и в1942 г. расстрелян в местах лишения свободы. В 1998 г. реабилитирован.
"Безумная Грета" - картина Брейгеля, навеянная мотивами Босха. Изображает безумную женщину с мечом в руке, пролагающую себе дорогу в аду.

(с) борис эренбург, 2020.

Время пермское (UTC+5, prm).
18 событий, более 50 участников.

основан на реальных событиях


Такого отборного мата в свой адрес капитан НКВД Монин не слышал давно. Точнее, никогда. И главное, за что? За обычное сообщение о смерти гражданина в гостинице.

Семиэтажка "Центральная", самое высокое здание в городе, со всеми своими обитателями находилась в зоне ответственности капитана. Поэтому, когда в номере нашли труп, Монин доложил начальнику областного НКВД майору Поташнику. На вопрос о причине ответил просто "дистрофия". Как доктор прописал. В отчёте о смерти.
Вот тогда все и началось.
— А ты знаешь, капитан, кто твой покойник? Этот Френкель? Поэт Дактиль, автор марша Будённому и гимна советских людей, вот кто! — "Нам ли стоять на месте? В своих дерзаниях всегда мы правы. Труд наш есть дело чести, Есть дело доблести и подвиг славы"... — фальцет начальника сходу угробил популярный марш.
— Дошло до тебя, Лимонин? Меня о нем сам нарком спрашивал... Берия сказал: " К вам отправили самое ценное, балет и писателей, инженеров человеческих душ. Нужно присмотреть за ними". Присмотреть, значит, сохранить. За покойными не смотрят, они спокойные, понял?! — на этом хреновом каламбуре голос начальника взлетел и завибрировал — И ты мне говоришь, что у нас в Перми певец Будённого и Ворошилова умер от голода? Да как я, бл..., докладывать в Москву буду?

Далее прилетел непередаваемый поток слов и выражений, которые капитан знал, но не ожидал услышать.

— Вот что, Лимонин, - произнёс Поташник, отдышавшись после тирады, — убили этого Дактиля.
— Как убили? — встревожился капитан.
— Да так! — отрезал начальник. — Враги наши. Как убили Кирова, как убили Горького, не мне тебе рассказывать, сам знаешь. Во время войны нанесли подлый удар в спину, зашли в тыл, напали сзади. Давай, капитан, бери человека из угро в помощь, я договорюсь, и рой землю. Рой так, чтоб убийцы через пару дней были найдены. Открывай дело. А я пока в Москву доложу. Скажу, брошены лучшие силы. А не справишься — не мне тебе рассказывать. На фронте нехватка опытных кадров.
Через заснеженный сквер Монин быстро шёл к семиэтажке. Он запомнит этот мат. Мальчишка, молокосос, выскочка, а уже майор. И суть не в том, что кто-то с ромбиком в петлице издевается над его фамилией, а в том, что у кого-то рыльце в пушку.
Кто построил в нынешнем трудном 1942 году особняк под Пермью, кому выписывают даром материалы, у кого дядя и тетя в Америке? Монин умел рыть землю, владел материалом, знал кое-что про шефа. Но не пришло ещё время для рапорта наверх, не пришло.

( Collapse )

В ноябре 1863 года в Перми можно было наблюдать загадочные картины: матёрые купцы в задумчивости расчесывали бороды, чиновники скользили по кабинетам не задерживаясь, без лишнего взгляда и разговора. И даже сам губернатор в доме на Сибирской, собираясь на заседание Дамского общества попечительства бедным, посмотрел в зеркало и забыл прикрепить на сюртук медаль памяти Крымской войны. Мужчины словно избегали друг друга, зато дамы гоняли в бричках по городу, собирались кружками в гостиных и что-то долго обсуждали, горя глазами, будто готовясь к восстанию декабристок.
Вы не поверите, но причиной этому марлезонскому балету в губернском городе стала премьера французской оперы в городском театре.

Горожане любили театр. В Перми он заменял форум, римские бани, биржу и Летний сад. Мужчины в театре могли поболтать с друзьями, укрепить полезные связи, выкурить пару сигар с нужными людьми, завязать знакомства, договориться о сделках, глянуть на женщин. Дамы демонстрировали наряды, разглядывали соперниц, обсуждали важные сплетни.
А затем на зал падала тьма, гремела музыка, и притихшие пермяки могли представить себя прямо в сердце Европы, а не где-то в пространствах, затерянных между Волгой и Обью.
Недаром, когда место за Гостиным двором, бывший военный плац, приглядела для очередного храма Епархия, городская дума единодушно отклонила церковное поползновение, и возник Театр!

В премьере, пусть даже необычной, не было ничего особенного. Ставили "Ноя", оперу несравненного Фроманталя Галеви. Парижский профессор ушёл из жизни в классики год назад. Его незаконченное творение привёз в губернию с гастролями знаменитый баритон, недавно покинувший оперную сцену в Париже.
Местный композитор быстро дописал партитуру, и пермская труппа с энтузиазмом взялась за дело. Ожидалась мировая премьера. Знаменитый капельмейстер Коровкин, потряхивая неаполитанскими кудрями, вдохновенно вел репетиции оркестра. Французского певца, подарившего Перми шанс стать культурной столицей, звали Жан-Этьен-Огюст Эжен Массоль. Именно о нем судачили в гостиных беспокойные дамы, и сумрачно размышляли их озадаченные мужья.
Ни тех, ни других не беспокоила глубина драматического звучания голоса, внезапный переход от низкой тесситуры к верхнему диапазону и роковое завершение кульминации, чем славился во Франции иноземный соловей. Дело было в другом. Интрига заключалась в газетной заметке "Пермских губернских ведомостей", переведённой из английского журнала "Lite", и в свою очередь, язвительно перепечатанной "Епархиальной жизнью". Приведём текст полностью для тех, не читает пермских газет. Автор описывал ужасную особенность певца, который по контракту обязан был выступить на премьере.
........
УБИЙСТВЕННЫЙ ВЗГЛЯД

Итальянская императорская опера в Париже привлекла недавно внимание публики необычными и трагическими происшествиями.
Однажды, когда прославленный Массоль пел арию «Проклятье» из оперы Галеви с возведенными к потолку глазами, то прямо на сцену упал и скончался на месте машинист, передвигавший наверху декорации. В другой раз во время исполнения певец взглядом случайно задержался на капельмейстере. После спектакля дирижер почувствовал себя плохо и на второй день умер от остановки сердца. В третий раз Массолю посоветовали петь, глядя на пустую ложу. Однако позже выяснилось, что ложу случайно занял приезжий купец из Марселя, опоздавший к началу представления. Купец оправдал ожидание зрителей и умер от неизвестной болезни на следующий день.
.......

Те, кто встречался с Массолем на репетициях, отмечали холодный и неприятный блеск его глаз, угрюмый вид и демонический чарующий голос.
Ветеран сцены, тенор Иванов-Козельский, слыхавший в отдаленные времена пение придворных кастратов в операх Моцарта, предрекал постановке большой успех. "Если, конечно, доживем до премьеры", — неизменно добавлял старик и советовал всем закрываться от взгляда француза, используя звериные шкуры, в которые были одеты актеры на постановке "Ноя".

Между тем день спектакля приближался.
Многие желали бы пропустить опасную премьеру, но обстоятельства и этикет диктовали иное. Во-первых, никто, включая дворян, не желал прослыть трусом. Во-вторых, ожидалось, что на премьере будет губернатор, а пропустить событие с его присутствием значило выпасть из бурной светской и деловой жизни. В-третьих, билеты в партер стоили так дорого, что на эти деньги можно было купить лошадь. Отказавшись от такого билета, дворянин или купец предстал бы в глазах общества нищебродом, приказчиком с задворок Гостиного двора или, ещё того хуже, шаромыгой с Чёрного рынка. Билет был дорог, но репутация стоила больше.

Раздумья почтенных мужей не трогали дам, женщины сгорали от любопытства и трепетали от опасности. Множество поклонниц жгучего брюнета Коровкина отдали в эти дни хрупкие храбрые сердца сумрачному русому баритону.

Равнодушное ноябрьское солнце быстро пробежало вдоль неба, оглядело город и, не найдя ничего интересного, после обеда эмигрировало на запад.
Роковой вечер настал. Театр оказался полон.
Были приняты беспрецедентные меры охраны. Губернатор Лашкарев занял одну из особых лож, откуда не было видно сцены, актеров, декораций, но зато можно было легко осмотреть зал.
Сатанинский взгляд певца не мог достичь губернатора. На всякий случай в ложе с Лашкаревым находился жандарм, бывший пластунский стрелок, награждённый медалью за оборону Севастополя, и готовый в случае опасности закрыть начальствующую особу своим телом.

Оригинальным способом защитили знаменитого капельмейстера. Оркестр был усажен ногами вперёд, к сцене, лица музыкантов прикрыли высокими пюпитрами. Капельмейстер же к восторгу поклонниц и удовольствию депутатов думы оказался лицом к залу. Теперь весь зал мог следить за руками дирижера, ведь популярный маэстро дирижировал без палочки. Зато сейчас капельмейстер, казалось, взмахами кисти руководил не только музыкантами оркестра, а всем пермским собранием: чиновниками губернского присутствия, директорами Марьинского банка, купеческими королями, поджарыми пароходчиками и грузными кожевенными олигархами. Убийственному взгляду Массоля досталась только непробиваемая спина потертого фрака маэстро. Видавший виды антрепренёр, вспомнив приём Персея в битве с Горгоной из оперы Люлли, установил напротив Коровкина мутное зеркало. Теперь дирижёр мог безопасно следить за происходившим на сцене.

Дамы прикрывались веерами. Некоторые особо осторожные захватили в театр зонтики. Но встречались и беззащитные, готовые умереть прямо сейчас от смертельного взгляда. Роскошные прически, обнаженные плечи, а иногда и томные неприличные вздохи, казалось, вызывали огонь на себя, служили мишенью для огненного взора чужеземца.

Массоль, однако, не смотрел в зал. Это было одним из особых условий контракта. Во время пения он водил глазами по стенам, люстрам, коптящим свечам, из-за которых зрители частенько уходили с представлений с закопченными носами и ушами. Певец профессионально держал зал, играя голосом, меняя регистры, варьируя динамический диапазон и количество децибел.
Музыкальная кульминация превзошла ожидания и весь оперный опыт пермяков. Овации не смолкали. На бис Массоль исполнил знаменитую партию "Проклятие" из оперы Галеви "Карл VI".

Тревожное ожидание зрителей завершилось великолепным оперным финалом. Публика покидала театр удовлетворённой.
Газетное наваждение рассеялось, и теперь уже чайные короли, усмехаясь в окладистые бороды, говорили нечто нелестное о щелкоперах-газетчиках, раздувших нелепые слухи в приличном городе. Чиновники подсчитывали разы, когда губернатор выглядывал из укрытия, и гадали как на ромашке: видел-не видел, оценил-не оценил храбрость верноподданного или подвиг посещения пропал втуне. Дамы были на грани гибели, их сердца разрывались между капельмейстером и певцом, а разрыв сердца, как известно, опасен для жизни.

Массоль, пересчитав деньги, спрятал гонорар, погрузил вещи в экипаж и покинул город. Но славная страница оперной истории Перми ещё не была перевёрнута и прочитана до конца.

Глубокой ночью театр запылал сразу с четырёх сторон. Театральный пожар 1863 года навсегда остался в истории губернии.
Со всего города перед огромным костром собралась потрясённая публика. На языки пламени смотрели продавцы Гостиного двора, шаромыги Чёрного рынка, бурлаки с пермских пристаней. Подъехали экипажи чиновников, кареты директоров Марьинского банка, брички начальников Мотовилихинских заводов и руководства Мариинской гимназии. Застыли полицейские, опираясь на длинные шашки. Окаменели пожарные: они так и забыли распечатать бочку с водой из Егошихинского пруда. Молчал потрясённый губернатор, наблюдавший зарево из окон дома на Сибирской. Холодной ноябрьской ночью пермский театр, деревянный исполин, последний раз согревал пермяков. Ночной костер наполнял души трагическим восторгом и болью понесенной утраты.

Деревянное здание выгорело дотла. Причина пожара так и осталась неизвестной.
Не прошло и пятнадцати лет, как на месте пожарища было воздвигнуто новое роскошное каменное здание театра. Оно до сих радует своим видом и содержанием спектаклей любителей оперного искусства, жителей замечательного губернского города.

У сериала - замечательное название. Почему - об этом позднее.
Российский кинематограф, как всегда, не выдерживает чистоту жанра. Скрестив роад-муви, сумрачный вестерн, хоррор и детектив, получаем непритязательный комбайн вроде советской радиолы. Всем любителям жанров в ложку понемножку и в результате обижены все.
Сумрачный вестерн, пожалуй, доминирует в этом блюде. Одинокий шериф, племя индейцев (коми-пермяки), городские жители-герои на краю света, шаманы и шаманки, бандиты, недоделанные охотники за золотом, экзотические природные пейзажи.
Для детектива не хватает логики - злодей-оборотень хочет получить эфемерную силу, а не завладеть квартирой деда в Москве. Этнография и мифология в сериале на уровне школьного двоечника: архангельскую "икотку" забросили в Кудымкар.
И все-таки - это крутой фильм, хотя и не в том смысле, как предполагали создатели.

Сериал спасает лоубадж - изрядно ограниченный бюджет. Если бы кино снимали под Москвой в дорогих декорациях с компьютерной графикой на пейзажах, то говорить было бы просто не о чем. Обычная отечественная поделка-переделка.
Здесь же съемочная группа совершила своего рода подвиг - съемки прошли в реальной пермской глухомани. Территория аутентична, натура фактурна. В этом неувядающая прелесть сериала.
Если отбросить сюжетный угар и трэш, то зомби-пермяки в убогих хибарах - это не фон, а основной план фильма. Разбитые дороги в грязи, отсутствие связи, покосившиеся избы, лица для фильма ужасов, которых не гримировали, а наняли за косарь из ближайшей деревни. В отбивках - великолепные пейзажи и девственная природа пермского края. В таких местах не снимают телерепортажей, туда не заглядывают пермские операторские группы для съемок очередного депутатского сюжета. А вот московская съемочная группа популярной студии сохранила для вечности наш пермской край эпохи победившей стабильности. И за это им - огромное спасибо.
Для москвичей возможно это придуманный мир, а для нас, не раз бывавших в этих местах, кино на долгую память. Получился нонфикшн, жесткая документалка, которую можно перемонтировать, изрядно сократить - и вперед, на "Флаэртиану".



Фото: пресс-служба канала ТНТ.

Корпорация "Вечность" и Экспериментальное Творческое Объединение "Совпадение" представляют:
26 октября (понедельник) в 19:00 аукцион Павла Селукова "Купи слона" в частной филармонии "Триумф" (ул. Ленина, 44).
Внимание! Присутствует ненормативная лексика. Вход строго 18+.
Билеты: 900 рублей здесь - https://perm.kassy.ru/event/2-64571/
Аукцион Павла Селукова «Купи слона» - это первая попытка вывести на сцену героев рассказов молодого пермского писателя, который уже успел стать лауреатом нескольких литературных премий и выпустить две книги, одну из них в редакции Елены Шубиной.
Сергей Кумыш, обозреватель Posta-Magazine: "Молодой писатель Павел Селуков до такой степени ни на кого не похож, что его постоянно и невпопад сравнивают примерно с кем попало — Зощенко, Воннегутом, Прилепиным, Джойсом и т. д. Чтобы не отставать от коллег, давайте я тоже его с кем-нибудь сравню — с антилопой гну, например, — и сразу пойдем дальше".
Автор текстов: Павел Селуков
Режиссер: Евгений Мезенцев
Художник: Ольга Молчанова-Пермякова
Музыкальные редакторы: Ирина Солодовникова и Катя Камински
Хореография: Владимир Кирьянов
Вокал: Александра Турченкова
Музыка: солисты Пермского театра оперы и балета
Роли исполняют: Алексей Каракулов, Александра Турченкова, Макар Манин (студия Константина Хабенского)
Завхоз: Кучевасов

Санитарные нормы Росздравнадзора строго соблюдаются.

На аукционе-спектакле 26-го октября в Триумфе можно приобрести футболку "Купи слона". Футболка демонстрирует любовь к литературе и дарит хорошее настроение.
По непроверенным данным люди с хорошим настроением реже болеют.

В бело-голубом доме с маскаронами на фасаде умирал человек. Еще утром здесь стоял часовой, трепыхался флаг с красным крестом, а внутри обычной медицинской жизнью жил госпиталь. Но сейчас, когда раненый добрался до знакомого здания, дом оказался пуст. Только гипсовые женские лица смотрели со стен на вымерший город, прислушивались к разрывам снарядов и пулеметному токованию. На востоке, со стороны Мотовилихи, небо было окрашено охрой. Ядовитую киноварь на горизонте обрамляли клубы черного дыма.


Человек пришел издалека, он видел грандиозное зрелище.
Полыхали километры воды, горели реки – Кама и Чусовая. В огне корчились, трещали, наползали друг на друга десятки полузатопленных пароходов. Горели белые пароходы братьев Каменских, двухпалубные красавцы Любимова, розовые корабли пароходчиков Кашиных, грузовые буксиры Ржевина, маленькие пароходики городских линий.
Заваливались трубы, падали штурвальные рубки, из языков пламени костями скелета выглядывали арки, кронштейны, флортимберсы. Корежился металл, складывались гармоникой палубы, ощетинивались болтами догоравшие деревянные баржи. Поперек реки встал пароход «Григорий», полыхал «Москвич». От пристаней Перми до Левшино горели пароходы-люди «Алексей», «Василий», «Иван Любимов», «Марианна», «Александр», «Наталия», «Михаил», «Мефодий», «Федор», «Вера», исчезли в дыму пароходы-титулы «Коммерции советник», «Почетный гражданин», «Мануфактур советник», «Инженер Технолог», умирали пароходы-города «Петроград», «Пермь», «Екатеринбург», «Чердынь», «Березники», "Ревель", в устье Чусовой гибли «Батюшков», "Карамзин", «Медведь», «Боярин», «Изумруд», «Рубин», «Алмаз», «Царевна». Горели "Грозный" и "Кент", совершившие легендарный переход из-под Сарапула под огнём красных батарей.
В огне трещало дорогое дерево кают первого класса, вспыхивали столы судовых ресторанов, дымились обтянутые кожей кресла, сгорали полированные корабельные рули, спасательные шлюпки и пробковые круги. Умирали новейшие паровые машины, электрические сигнальные системы, телеграфные аппараты. Пожар и потоп исполнили гекатомбу императорской России.
Морской офицер знал: сибирцы выполнили приказ, открыли кингстоны судов и спустили в реки 200 тысяч пудов керосина из резервуаров Нобеля. Чья-то спичка или случайный снаряд довершили дело. Его канонерка, облизанная пламенем, тоже ушла на дно. Белая флотилия перестала существовать. Рядом с ней погиб лучший речной пассажирский флот Европы.


Вместе с флотом исчез и морской офицер. На железной койке лежал обычный умирающий. Он ждал прихода смерти, как другие ждут врача. Бывший петербургский скульптор уже забыл речной апокалипсис. Он думал о Горгоне Медузе. Человек слышал от местных, что маскароны на фасаде – лица дочерей какого-то купца, бывшего владельца дома. Но художник знал, что женский лик на маскароне – каким бы он ни был – это всегда горгонейон, защитное изображение монстра. В любом образе от жутких масок особняка Мейснера до портрета улыбающейся женщины на доме Бенуа в Петербурге— это была она, Горгона. На языке греков Медуза – защитница. Ее изображение было на щитах воинов, на украшениях боевых коней, на решетках зданий. Голова Медузы – магическое оружие. В основе магии всегда жертва.
Крылатая Медуза прилетает всегда, когда люди, как птицы небесные, не сеют, не жнут. Ветром несёт их над землей, и они ради хлебных крошек крошат друг друга.


Рана воспалилась, началось заражение. Человек слышал звуки боя, но думал о другом.
Красивая девушка бежала от наглого морского бога в храм под защиту Афины, но была изнасилована Посейдоном прямо на алтаре. Разгневанная Афина превратила ее в чудовище, убивавшее взглядом. Персей по наущению богини отрубил голову Медузе и с помощью ее смертельных глаз прикончил многих. Они не были виновны, просто попались под руку. Оказались не в тот час не в том месте.
Древняя циничная притча о том, как насилие порождает насилие, а красота привлекает зло. Афина обрушила гнев на девушку, не тронув похотливого бога. Сословная солидарность. Классовое равенство и братство бессмертных. Олимпийские боги правят миром, мерзкие красивые твари.


Несколько снарядов прилетели из-за реки и упали на Соборной площади. С колокольни собора застрекотал пулемет. Штурмовики Средне-Сибирского корпуса Пепеляева отстреливались на набережной от невидимого врага. Взорванный камский мост поник разбитыми фермами и опустил рельсы в воду. Все еще дымилась паровозная труба подорванного собственной командой бронепоезда. Пахло поражением, пахло гарью. Солнце покидало город, перебираясь за Каму к наступавшим красным. И бронепоезд, и город были обречены, потому что противник уже взял Кунгур и перерезал дорогу в Сибирь.
Женские лица смотрели со стен на безлюдные улицы, на убитую лошадь возле дощатого забора, на тумбу с афишей премьеры оперы “Жизнь за царя” в городском театре.

Поднимался жар, начинался бред. Раненый уже не чувствовал тела. Он думал о Медузе Горгоне.
Двадцать два горгонейнона охраняли дом снаружи. Внутри дома на маскаронах были львы и раковина. Если раковину прижать к уху — услышишь море. Он всегда слушал море, ещё со времён детских поездок в Коктебель.
Море это бездна если долго смотреть в бездну она заглянет в тебя веселая наука ницше смертью смерть поправ сказка овидия глупость медуза старше греции древнее рима она богиня смерти ламашту с клыками и змеями госпожа реки хубур с живой и мёртвой водой королева свинцовой камы ее дом храм горгона защита ибо мертвые не имут срама а кто сражается с чудовищами сам станет чудовищем потому что вгляд медузы не убивает но превращает людей в птиц .................................................................................................... .......................................................................................................................................................................................
........................................................................................................................................................................................................................................................................................................................................................................................................................................................................................................................................................................................


Командир полка “Красных орлов” Филипп Акулов с маузером в руке стоял у парадной лестницы. Где-то в комнатах гулко стучали по полу сапоги красноармейца.
- Никого нет, один дохлый беляк на кровати, - доложил парень, спускаясь по ступеням, - а что это за женщины на стенах, товарищ комполка? – поинтересовался молодой воин.
- Буржуйский бордель тут был, Степка, потому и бабы, - главный орел убрал оружие в деревянную кобуру, - а теперь здесь будет наш краснознаменный штаб.

***

Этим текстом автор завершает цикл рассказов, посвященных старым зданиям Перми. Рассказы с Домом Синакевича, "Ночлежкой Мешкова" (вторым корпусом ПГУ) и Башней Смерти можно почитать в предыдущих постах.
Автор очень горд тем, что в последнем тексте уподобился Гомеру: рассказал о взятии города и дал "Список кораблей", правда, не такой длинный, как в "Илиаде".

После публикации в сети рассказа рассказа "Сантехник" я услышал в смартфоне голос московского друга, однокурсника.
Читал, - сообщил он, - Башня Смерти у тебя как живая. Надо тебе написать ещё о нескольких домах Перми. Например, о нашем универе, бывшей ночлежке.
Про ночлежку все и без меня знают, - возразил я, - это не вынос мозга.
Ну, сочини тогда, что там был бордель, и призраки проституток преследуют по ночам старых профессоров.

Воображение любит контрасты. Байки про историю зданий Универа такая же местная достопримечательность, как вороны над корпусами. Второй корпус - бывший ночлежный дом, пятый филологический - бывшая конюшня, корпус вивария при биофаке - привокзальный бордель. Впечатляющий городской пейзаж. Из таких глубин народной жизни вырос в начале прошлого века храм науки. Но это фольклор, а не сюжет для готического рассказа. О чем же писать — о дворовых памятниках при втором корпусе: девушке с веслом и парне с мячом, которые с годами превратились в Ленина и Горького? Даже на анекдот не потянет.

Но через день я вспомнил про библиотеку и книгу.
Набухала почками в ботсаду весна 1980 года. С ветвей срывались вороны, приветствуя студентов криками и метким гуано. По главной лестнице второго корпуса спускался c сушеной воблой в руке Олег Саночкин. С каждым шагом рыба билась всем телом о перила. Вернее, это Олег размягчал таким образом закуску.
Есть бидон жигулевского, - Олег предупредил мой вопрос, - он сейчас в общаге, - я туда, а после мы с поручиком двинем в Подкамок. Пойдёшь?
Соблазн двинуть в популярный пивной бар был велик, но впереди меня ждало сокровище. Я отказался.
Значит в библиотеку, - констатировал Саночкин, - на свидание с Фрейдом? Любовь и голод правят миром. Только запомни — голодных на секс не тянет. Сначала желудок — вобла описала полукруг и ударилась о дерево, — потом любовь. Старик Фрейд сидит на спине Маркса.
Я представил бородатых мудрецов, играющих в слоника. Олег был мощный философ. В отличие от занудных немцев он выражался просто и кратко. На курсе он заслужил уважение, сообщив нам удивительный факт: все глаголы русского языка можно заменить словом хуяк.
В тот день я променял пивбар на библиотеку. Библиотека ПГУ во времена советских ритуальных камланий была Фортноксом букв, Клондайком смыслов. Где ещё можно было взять и полистать Ницше, выбрать томик Фрейда в издании 20-х годов, прочесть изданную в тридцатых "Бамбочаду" Вагинова?
Библиотеку бережно собирали в подвалах второго корпуса, начиная с доисторического 1916-года. При этом мохнатая лапа партийной цензуры, наводившая порядок в областных книгохранилищах, не добралась до берлоги научных и антинаучных знаний.

Короче, в читальных залах первого и в подвалах второго корпуса таились настоящие клады, и я, как скупой рыцарь, время от времени открывал сундуки. Однажды мне попался в каталоге небывалый раритет. Знаменитый де Квинси в первом русском издании, да ещё и под чужой фамилией: "Исповедь англичанина, употреблявшего опиум. Сочинение Матюрина, автора Мельмота. СПб, 1834."
Понятно, что имя Мэтьюрина, автора популярного во времена Пушкина романа "Мельмот Скиталец" было маркетинговым ходом девятнадцатого века. За ним скрывался тот самый де Квинси, который перевернул готическую перспективу и сделал сознание автора центром ужасов. Книга, оказавшая влияние на Гоголя, Бодлера, Достоевского и Борхеса. С ней-то мне сегодня и предстояло весеннее рандеву.
Саночкин растворился в дверях бывшего ночлежного дома, а я за столом читального зала вскоре держал в руках небольшой фолиант.

Начало было аутентичным:
"Я представляю тебе, благосклонный читатель, рассказ об удивительной поре моей жизни. Хотелось бы верить, что эта история окажется не просто занятной, но в значительной степени полезной и назидательной..."
Далее англичанин сообщал, что героями его книги оказываются, заодно с автором, и падшие женщины, и авантюристы, и мошенники... Я перевернул пару страниц.
После рассказа о пагубных привычках начались описания так называемых снов или видений. И тут уже пришлось перечитывать дважды.
Потому что видения неожиданно соскользнули на рельсы отечественной истории. Тем же манерным языком куртуазного века автор повествовал об ужасах революции. В тексте прозвучало что-то вроде: "теперь - к делу, и автор, дабы избежать нарочитости витиеватых иносказаний, берется изложить оное про катастрофу Белой армии от первого лица". Я заглянул в следующее "Видение". Там с бесконечными "будучи, посему и ежели", с ятем, ижицей и твердым знаком на концах слов следовал рассказ о временах Большого Террора. Встречались и латинские выражения без перевода.
Читать сие с точки зрения стиля стало даже интересно, но я уже был расстроен и зол: древняя на вид книга с пожелтевшими страницами оказалась фейком.
Чья это была подделка, шестидесятников ли — вроде так называемых рассказов Хармса "Лев Толстой очень любил детей" — или кого-нибудь другого, казалось уже не важным. Призрак Де Квинси исчез.

Я полистал фолиант далее. У писателя были затруднения с терминологией: самоходные коляски, воздушные аппараты, летающие за пределами земли шары наполняли текст. Про ручные говорильни я тогда просто не понял. Да и что взять с англичанина, принимавшего по его словам, сотни капель лауданума в день.
Видения добрались до готовящейся Олимпиады и — надо же! — автор со скорбью сообщил о смерти Владимира Высоцкого. Очередной пошлый розыгрыш. Прославленный певец был жив, находился в репродуктивном возрасте и звучал из каждого десятого окна. Далее градус бреда нарастал: СССР сам по себе распался, возникли некие страны, мелькнули незнакомые имена. Неведомый фантаст не заботился о правдоподобии. Помню, правда, что я зачитался страницами о последнем десятилетии века. Крайне занятно история страны была описана как тайные сражения неких шаек разбойников. Шайки разбойников и спортсмэновъ побеждали шайки простых разбойников, но потом в свою очередь уступали победу объединённым шайкам разбойников, атлетовъ и жандармов. Чем универсальнее была шайка, чем больше в ней было людей разных навыков и сословий, тем увереннее был ее путь к победе.

Странички с гротеском, конечно, в духе Рабле, но читать подобный бред иногда любопытно. Мрачный шутник, оказывается, не лишён таланта. После описания смут конца двадцатых годов XXI века я заглянул в конец - повесть резко обрывалась в 2042 году. Автор принял препарат и сообщил что-то вроде "чувство пространства, равно как и чувство времени, сильнейшим образом исказилось. Пространство разрасталось до невыразимой бесконечности. Сие, однако, не слишком беспокоило меня, пугало же неимоверное растяжение времени: порою мне казалось, что в единую ночь проживал я 100 лет, более того, подчас видения длились тысячелетие или же иной срок". После этого псевдо-наркоман и якобы англичанин простился с читателем и умолк. Видимо, от передоза воображения.
Я вернул книгу и раздраженно сообщил, что содержание не соответствует каталогу. Дама удивилась и что-то пометила на листочке. Затем она вложила листочек в книгу и унесла фолиант.
Я видел странную книгу в первый и последний раз.

На следующий день в универе вечерний пивной поход Саночкина и Хоржевского с утра оброс слухами и к обеду стал легендой. Игорь Хоржевский, которого по понятным причинам мы называли поручиком, получил перевод из родной Украины и устроил пир с копчеными ребрышками и реками пива. К закрытию бара на столе стояли несколько полных кувшинов. Между тем персонал велел выметаться. Недолго думая, друзья слили пиво в кожаный портфель. Ответом наглому официанту стали прихваченные с собой кружки.
Пассажиры трамвайной "семерки" на Ленина в тот вечер могли наблюдать красивую жизнь. Два студента черпали кружками пиво из чёрной глубины портфеля и пили за нашествие инопланетян. Пришельцы по мнению Саночкина должны были избавить землян от бед и страданий. С неба в окно вагона смотрели, ухмыляясь, звёзды. Излишне говорить, что я жалел о своём отсутствии в этот исторический момент.
Через пару месяцев домашний приёмник "Океан" в треске мировых новостей от BBC принёс весть о смерти Высоцкого. 25 июля! Именно такая дата была указана в дурацкой книге. Дурацкой ли?

Дождавшись открытия библиотеки, я бросился в читальный зал. В каталоге знакомой карточки уже не было. Вопросы тоже повисли в пустоте. Никто из сотрудников библиотеки не помнил примечательную книгу. Она исчезла, не оставив следов ни в одной памяти, кроме моей.
Зато моя память услужливо подсказывала события, имена, даты. Забавная книга, когда-то просмотренная по диагонали, превратила историю в дежавю. Развал империи, правители с фамилиями на -ин, мобильные телефоны, гибридные войны, эпидемии, даже говорильня социальных сетей - все это после своего появления вспоминалось как прочитанное на страницах старого фолианта. Более того, мир потерял реальность, превратившись в ремейк романа неизвестного автора.
Вы хотите быть персонажем фальшивой исповеди английского наркомана? Вряд ли. Однако выхода нет. Мы бредем дорогами чужих снов. Никто не поможет. Инопланетный разум не посетит нашу планету. Во всяком случае до 2042 года. Это я знаю совершенно точно.
Возможно, проклятая книга до сих пор лежит где-нибудь на полке в подвалах второго корпуса. Но мне уже не хочется видеть эти твердые знаки и дышать пылью желтых страниц.
Я прохожу мимо древней ночлежки. Хуяк.

(с) борис эренбург, текст, 2020.